Новогодние предрождественские выходные — самое время для семейного чтения. Предлагаем вашему вниманию рассказ в жанре «православной фантастики» от клирика Никольского храма в Рощино священника Александра Заплетина «Целительница».
Поздним утром на дороге из райцентра появилась машина. Поле, через которое проходила дорога, колосилось созревающей северной пшеницей. Операторы-механизаторы суетились у громад универсальных сельскохозяйственных роботов, готовя их к работе. В селе находился колхоз и рыбная ферма. Колхоз выращивал улучшенные сорта зерновых на сложных землях, а поэтому техбаза была гордостью села, наравне с генетической лабораторией.
Машина приближалась и стало видно, что это старенький уазик с церковными крестами на дверях. На крыше мигал зеленый светодиод включенного автоводителя. Приехал новый сельский батюшка, давно обещанный вологодским преосвященным.
Уазик свернул на центральную улицу села, проехал мимо купола ТЯЭС, расплескал лужу в особо глубокой колее и, лихо развернувшись около сельсовета, подъехал к храму. Из машины вышел старенький батюшка в застиранном подряснике и льняной выгоревшей скуфейке. Старик вытащил из багажника чемодан и проследовал в приходской дом. Через полчаса, уже в приличной рясе и с поблескивающим камнями крестом он вышел из дома и направился через дорогу в сельсовет. Надо было представиться местной власти, проявить положенное уважение.
— Здесь ли глава администрации, — спросил он у средних лет женщины за стойкой секретарской консоли, — передайте, что его отец Серафим спрашивает, новоназначенный в село священник.
— Да, батюшка. Он только говорил, что бы вы сразу к нему проходили. Он ваш приезд в окно видел.
Священник прошел в кабинет главного человека в местной округе. Высокий сухощавый мужчина в костюме и пластиковых сапогах слегка запачканных глиной поднялся ему навстречу.
— Здравствуйте, отец Серафим, рад вас приветствовать. Давненько вас ждали. Как прежнего настоятеля Владыка за пьянку снял, так и ждем. Нам ведь без священника никак, скоро урожай убирать, да и свадьбы. А о вас я только хорошее слышал, так что от лица всех крестьян приветствую. Вот, давайте сюда, за чайный столик у дивана сядем.
Они присели за небольшой стеклянный столик, на котором стояли стаканы в тяжелых подстаканниках с дымящимся чаем и корзиночка с выпечкой.
— Спасибо на добром слове, Павел Кузьмич, даст Бог, подружимся,— батюшка взял стакан, — А вот скажите, все ли по моей части хорошо в селе. Мой предшественник, Владыка говорил, под конец и службу-то иной раз пропускал. О внимательной работе с людьми и говорить нечего. Есть ли какие-то всем известные безобразия? Может кто слишком уж водочкой увлекся, может семейный тиран, может загулял кто вне всякой меры. А может сектанты завелись или колдуны.
— Да, вы прямо в точку. Есть у нас, конечно, всякое. Несколько алкоголиков, гулящие есть. Но это вам обычная работа, ничего особо удивительного. Есть и парочка бабок, уж не знаю насколько это колдуны, ха.
— Понятно, буду смотреть по ходу дела. Сегодня осмотрю все, соберу причт, а завтра приглашаю на службу, суббота все-таки. Так что, как летом заведено, в восемь утра Литургия, часы в полвосьмого. Дайте, пожалуйста, информацию жителям рассылкой.
— Конечно, сейчас секретарю скажу, всем месседжи и сбросит на мобильники. Мол, товарищи, наконец-то батюшка есть. Приглашает на молитву и знакомство. Но вы составьте, пожалуйста, расписание молебнов за урожай, на благословение уборки и тому подобное.
— Хорошо, только вышлите план предполагаемых работ, под него и буду подстраиваться.
— Сейчас секретаря озадачу. Пусть узнает, что где планируют и для вас сводку даст. Ну, а дальше вы уж сами держите связь с ответственными. А пока, извините, но тороплюсь. Мне еще на поле ехать. Там что-то нехорошее с поливальной системой случилось, крестьяне с городскими технарями спорят, меня ждут.
— Прощайте и вы, Божьего вам благословения на труды. И я пойду, наверно уже собрались.
Старик поправил рукав рясы и вышел из кабинета. Действительно, его ждали служители храма из местных. В самом храме постоянно трудился завхоз, — крепкий пенсионер, — он же и выполнял несложные ремонтные работы и на службе прислуживал в алтаре. Его жена отвечала за трапезу. Жили они в приходском доме, как и священник. Как положено, были там необходимые квартиры причта. Регентом хора служил школьный учитель музыки, а певчими трое механизаторов и начальник генетической лаборатории. Иногда им помогали девушки и юноши из певческого кружка воскресной школы. Батюшка со всеми познакомился, обсудил общий распорядок служения, но не стал ничего пока менять. С регентом разобрали службы на субботу и воскресение и заодно распорядился о выпечке просфор.
******
Прошел месяц. Жители села привыкли к новому священнику, начали звать его в свои дома и на работу. Побеседовать, а когда и молебен какой совершить. Всем селом совершили и моления об урожае с крестным ходом на поле. У генетиков случился большой успех — новый сорт пшеницы, особо богатой белком и стойкой к заморозкам, прошел государственные испытания и был одобрен к посеву. Празднование в лаборатории начали с благодарственного молебна, да и потом отца Серафима отпускать не захотели.
Иногда на воскресных службах появлялись и приезжие. И как раз из-за приезжей женщины, завертелась наша история. Приехала она из самой Москвы и, как выяснилось впоследствии, уже не в первый раз. В храм прибежала к концу литургии, что совершалась в четверг на Преображение, простоволосая, в слезах и истерике, и все порывалась сразу бежать к священнику. Насилу ее до конца службы подождать тихонько уговорили. По окончании службы староста привел страждущую в маленькую комнатку рядом с алтарем, где батюшка предпочитал вести личные беседы.
— Что случилось. Что вы так бежали? — спросил отец Серафим.
— Батюшка, батюшка,— женщина опять заплакала,— я сюда уже давно езжу, с ребенком. К целительнице Агафье. Она всех приезжих молитвой лечит. Все так хорошо всегда было, и девочка моя послушная становилась. А сегодня завтракали и моя Лена вдруг нож схватила и руки резать стала. И смеется так, страшно… Я еле нож отобрала, врача вызвала. Он Ленку чем-то уколол и забрал к себе в медчасть. А мне говорит, беги к батюшке и все рассказывай. И ругался он на меня страшно. Только я ничего не поняла, что он ругался. Страшно было. Разве можно врачу на мать так ругаться, вот вы, батюшка, скажите!
— Да тут еще не так ругаться надо, дамочка. Ты к кому ездила? Ты зачем ездила? Ты зачем ребенка этой целительнице доверяла? Что вообще за Агафья такая, в первый раз такое имя в этом селе слышу.
— Так есть тут Агафья, женщина еще не старая, потомственная православная целительница. Молитвой детей лечит, у нее весь дом в иконах. Еще водичку, маслице самолично намоленое дает. К ней много народу из Москвы да Питера ездит. У меня девочка пяти лет, стала жутко истеричной, непослушной. Я ей слово, а она мне десять. Психолог говорит, ничего страшного, надо потерпеть, растет ребенок. Священник местный и вовсе начал меня допрашивать, как живу, где отец девочки, ему то что, а? Девочка ведь непослушная, при чем тут я? А мне начальница и говорит, есть такая Агафья, приезжай, многим помогает. Вот я и приехала.— Женщина за разговором видимым образом стала успокаиваться, начали проявляться склочные нотки в голосе.
— Так и я допрашивать буду. Ты ее мать, самый близкий человек. Девочка не просто так нервничает, если бы была болезнь медицинская, психоз, то доктор психиатр начал бы лечить. Это было бы плохо, конечно, но врач дело бы так не оставил. Так что начнем все-таки с тебя. Вот, что произошло, когда Леночке было пять годиков?— священник подсобрался и прямее сел на стуле, в руке появились затертые четочки.
—Тогда я развелась. Муж, отец Лены, все по командировкам ездил, дома его и не видели. Как приедет, так и дрыхнет. Со мной никуда не ходит. А я еще молодая, красивая, жить хочу, а не дома сидеть! Вот. Ссорились, я от него в итоге и ушла. Ну не сошлись характерами, что тут такого?
— Понятненько, значит еще и развод. И что странного, если девочка без отцовской любви на стену лезет?
— Да какая любовь была? Он же то где-то там, то дома – как полено! Ну да, отлежится, пойдет с ней погулять немножко. И она к нему прибегала о чем-то там пощебетать, как он валялся. Но ведь ни в отпуск на курорт съездить, хоть денег и много зарабатывал, ни в ресторан сходить. Ни кружков развивающих не разрешал, хоть Ленка и умненькая. Дай, говорит, ребенку поиграть. Я после развода и на курорты возила и всячески развивала. А мелкая дрянь только вопит. — Женщина начала заводиться.
— Ладно, пока оставим бывшего мужа. Приезжали к этой Агафье, а девочка становилась на время послушной, да?
— Именно так.
— А не замечала ли ты, что девочка становилась злой? Взгляд, может. Игрушки ломала, дралась с другими детьми. Любовь к жестоким играм и фильмам? Засиживание за компьютером вне всякой меры?
— Нет, не замечала, хотя… вот вы сказали и что-то такое начала припоминать. Да, мультики смотрела такие, где герои друг друга колотят. Ну вроде древних «Том и Джери». Несколько раз жестоко избила одноклассниц. Держала, говорят, за волосы и била головой о парту. Но те сами первые напали, она защищалась! Так и учителя сказали. И, когда ее ругаешь, она молчать то молчит, да волчонком смотрит. Холодная становиться стала, ласку не любит.
— И началось все это как начала ты ее лечить в нашем селе. Верно?
— Ну, может быть и так.
— И как, нравится тебе такой послушный ребенок, правда злобненький и аж на самоубийство покусившийся? Ась?
— Нет конечно, не нравится! Но это, наверно, развитие ее болезни, ее нервности! Думала я, Агафья совсем ее вылечит, но не вышло у нее.
— Э, нет. Это все как раз и есть последствие твоего лечения. Лечения несуществующей болезни. Ребенок тяжело перенес отсутствие любимого отца, назойливое залюбливание и поведение мамы, вот и вредничал. А ты ее к ведьме притащила, лечить, так сказать! Да какая разница сколько у ведьмы икон на стене висит, это ей только во грех вменится! Такие вот «целительницы» бесовской силой лечат, притворяясь то верующими, то какими-то натуральными и благими язычниками. Которых, правда, не бывает, все так или иначе сатане служат. Кто больше, кто меньше. Кто осознанно, а кто и сам в тяжком заблуждении находится. Впрочем, которые с иконами, чаще всего именно в заблуждении, если уж не совсем осатаневшие и лживые злодейки. А раз я только сейчас услышал о ней, то вряд ли она из таких.
— Да какие бесы, какой сатана, батюшка!? Это ведь средневековые мифы, чтобы психические болезни да зло объяснить! Мы-то, в наше просвещенное время, разве можем в такое мракобесие верить? Вот вы человек пожилой, образованный, ну как так можно?
— Да кто ж такой глупости тебя научил? Ты куда пришла? Ты в храм Божий пришла, говорить с иереем Его. В Бога то веришь? Ага, веришь. Небось, тоже этак космически и современно. А надо верить, как в Библии сказано и как Церковь уже более 2 тысяч лет учит! Бог один и тот же, нет в Нем изменения. И в наших грехах да заблуждениях нет развития, только внешний вид меняется. И бесы, что рвали цепи на гадаринском бесноватом и которых Господь в свиней вселил, ничуть не изменились. Как были падшими ангелами, аггелами, так и остались. Существами, личностями, реальными, в которых ни щепотки добра нет. И грамотные ученые люди это понимают. Не просто так врач ругался и ко мне тебя отправил. Он ведь у нас образованный, кандидатскую пишет, я знаю. Ведьма бесовской силой твою дочь лечила, немножко невроз-то и убирался. Да много худшее в ней возрастало. В таких случаях пациент в какое-то общение с бесом входит. Тот на него как-то воздействует и хочет соблазнить и к своему злу привести. Больше всего бес, конечно, любит убивать, и лучше бы человек себя своими руками. Что мы и видим.
— Так…ааа… а что мне делать то? — Уверенная и убежденная речь священника подействовала.
— Что делать, да христианской не только по названию и факту крещения нужно становиться. Исповедоваться надо во всем этом. И в разводе и в неверии и в лечении этом поганом. Да, наверно, и еще много чего было, раз красивую жизнь любишь, а? Мужчины, загулы? Молиться надо и за себя и за дочку. Как возможно станет, и причастится Тела и Крови. Прихожанкой стать. А девочкой я займусь, сейчас к доктору и поеду. Пойди, в лавке пособие «Первая исповедь» возьми, проработай, и завтра приходи,— отец Серафим видя, что мать начала понимать свою беду и будет делать как он сказал, заторопился к девочке. Надо было попробовать понять ее состояние, может помочь врачу, и крепко помолиться.
******
С девочкой работал земской врач — универсал. По его словам ничего страшного в ближайшее время произойти не могло, под его присмотром, но и поговорить с ребенком не выйдет. Спит под действием сильного успокоительного. Договорились, что батюшка подойдет завтра. Заодно доктор рассказал о паре случаев, когда тяжелое состояние случалось с людьми, кто у Агафьи “лечился”, а к врачам идти не хотел. Им вроде как легче становилось, а потом следовал тяжелый приступ. Хорошо еще, говорил врач, что она специально против медицины людей не настраивала и тяжелые болезни, вроде онкологии или рассеянного склероза, советовала у врачей лечить.
Ближе к вечеру на чашку чая, а надо сказать отец Серафим любил чай дорогой, китайский, напросился хозяин рыбной фермы, Фрол Кузьмич. Квартира священника состояла из 5 комнат, но 3 из них, штатные детские, с соответствующей обстановкой, были закрыты. Отец Серафим пользовался только спальней и кабинетом, в который ему жена старосты приносила трапезу. Гостя пригласили в кабинет. Хозяин, облаченный в старенький подрясник, заваривал чай. На подносе в сложном порядке возвышались чайные приспособления из иссинской глины, поднимался ароматный парок. Вошел невысокий, плотный, с густой седеющей бородой, Фрол Кузьмич. Помолясь сели чаевничать.
— Отец Серафим, — начал гость,— я слышал о девочке. Говорят, ее наша целительница Агафья сглазила. На вас ссылаются. Так врут! Агафья милейший человек, истинно христианская доброта, стольким помогает, часто без платы. Знаете, иной раз к врачу пойдешь, он начинает на анализы всякие отправлять, химией кормить, уколы колоть. Долго, вредно лечит. Одно вылечит, другое заболит. А Агфья руками так, — он поводил руками с толстыми пальцами,— поводит, помолится этак шепотом, и все проходит! Детей к ней везут из Питера и Москвы, доверяют. Не надо, батюшка, людей против праведницы настраивать, не по-божески это!
— И как же она молится?
— Ну как-то вот так, примерно. Я не особо слышал, тайная то молитва: «На жарком берегу, на ночной стороне, ты болезнь уймись, к тебе святой Никола чудесник придет, тебя уймет…». И тому подобное.
— Так, мил человек, это не молитва. Это заговор, колдовство. Вы разве не молитесь дома по молитвослову? Разве похоже?
— Да никакое не колдовство! Молитва это, Николаю Чудотворцу о выздоровлении. Тайная, которую только истинный целитель читать может. Может я ее немного и переврал. А по молитвослову я молиться не люблю. Сложное все, непонятное. Все о прощении грехов. Да все Иисусу Христу и, иной раз, Богородице. Святым мало молитв. А мне надо о том, чтобы рыба моя росла да не болела, поставщики не подводили. Ну и я с домашними не болел. А это надо святым молиться, всякий знает!
— Да, Фрол Кузьмич, интересное у вас христианство. И на службу не ходите, верно?
— А зачем ходить? Попы вечно что-то странное говорят. Ученые все, в семинариях да академиях учились, а истинной православной веры и не знают. Городские. С целителями вон, как вы, воюют. Говорят, надо Богу молиться, надо, мол, святых о молитвенной помощи просить. А совсем не знают, что простой народ у своих простых святых помощи просит, не молитвы, а прямо — чудесной помощи. Не знают православного обычая домовым да лешим дары носить. В приметы учат не верить. Нет, враги они истинной народной веры.
— Так и зачем вы тогда ко мне, врагу, пришли? — отец Серафим с интересом слушал до крайности возбудившегося рыбозаводчика.
— Так вы, отче, человек в возрасте, опыт у вас должен быть большой. Не только ученость академическая. Ясно, должны знать и об истинной вере. Я и пришел, чтобы вы слухи об Агафье уняли.
— Знаю, знаю я об этой «истинной вере», а как же. Знаю. Языческое двоеверие называется, а вовсе не православное христианство. Язычество, в котором немножко слов христианских примешалось да имен. И результаты такой веры знаю. Похожие на историю с девочкой. Потому, мил человек Фрол Кузьмич, не договоримся. И спорить я не буду, пока не готовы вы меня слушать. Но где меня искать случись что — вы знаете.
— Эх, а я то думал! Старик, а и то в академии всю голову задурили! Последний раз говорю — отстаньте от Агафьи! А то, как бы от народа беды не случилось! — гость вскочил на ноги.
— Идите уж, Фрол Кузьмич, пока совсем не заговорились. Идите. Нет у нас никакой средневековой инквизиции, от которой надо вашу Агафью защищать.
*****
На следующий день отец Серафим решил поговорить с виновницей переполоха. На службе в храме целительницы, конечно, не бывало, в гостях у своих прихожан он ее тоже пока не встречал. Спросив у завхоза адрес, батюшка надел уличную рясу и вышел на улицу. Целительница жила не так уж далеко, на соседней улице, в небольшом, русского стиля, бревенчатом доме. Вокруг были разбиты клумбы с цветами, за домом виднелись грядки с какой-то травой. Он позвонил в звонок на воротах и через несколько минут подошла хозяйка дома. Это была стройная женщина лет пятидесяти, одетая в застиранный домашний сарафан. Единственным украшением были тускло-красные вышивки по вороту и подолу. Насколько увидел старик, в вышивках повторялся рисунок славянских языческих оберегов.
— Здравствуйте. Агафья, верно?— первым поздоровался священник.
— И тебе не хворать, — женщина с опаской смотрела на гостя, — чего пришел, поп?
— Так поговорить с тобой пришел, — перешел на предложенный тон отец Серафим, — все мне какие-то сказки о тебе рассказывают. То ругают, то хвалят. Надо и познакомиться, верно? Пустишь?
— Ладно, проходи, поп. Поговорим. Твои коллеги не приходили, только ругались при встрече.
Они зашли в дом. Хозяйка провела гостя через небольшой коридор в гостиную. Обстановка была обычная — овальный дубовый стол, окруженный удобными стульями, большой экран инфосистемы напротив дивана, горка с посудой. На стенах висели довольно старые писаные иконы, многие аж конца 20 века.
Они сели за стол.
— Говорят, что ты людей молитвой лечишь. Называют православной целительницей. А я тебя на службе ни разу не видел. Странно как-то, православный человек без Литургии не может. Да и к священству ты явно не расположена. Значит люди не все правильно говорят. Может прокомментируешь?
— Так это для тебя православие только в патриаршей Церкви. Разве не учили в семинарии да академии об иных православных общинах? Да, наверно ругали ругательски, но ведь говорили, а? А уж об истинном народном православии, которое издревле в земле русской было, может и вовсе не говорили. Которое не в церквях, не от долгополых попов, а от знающих в народе. От тех, кто духовный мир знает, с ним общаться может, а не кадилом махать. Право славят Бога. Молятся правильно, людям облегчение через то дают.
— И ты, значит, из этих, как ты говоришь, знающих? Или ведающих? Небось, и потомственная, от предков знание получившая?
— А что если и так? Что ты сделаешь? Полицию позовешь? Так нет такого закона, что верить надо только как ты. А я добро делаю, людей лечу.
— Ну что ты, какая полиция. Но неужто у тебя никаких сомнений не бывает? Вот девочка Леночка после общения с тобой пробовала себя порезать. Небось, не она первая что-то этакое учиняла, а? Совесть не дергает?
— Всякое может быть. Так и у врачей не всегда вылечить выходит. Бывают разные накладки, иногда. Лена ребенок сильно болящий, нервы возбужденные. А еще и сглазили ее. Вот я сглаз снимала, снимала, да не вышло. Сильный слишком.
— И кто, думаешь, сглазил?
— Так, отец. Как его жена за безделье выгнала, разгневался и проклял. Кто-ж еще? Заболела девочка, как папаша пропал.
— Интересно. А мать девочки рассказывала о тяжелой работе мужа, командировках. И выгнала его она, желая развлечений. Не сам ушел.
— Мало ли командировки! А дома ничего не делал! Все вы мужики только о работе и думаете, а не о женах с детями! — Агафья вскочила со стула.
— Ты что, тоже разведенка? Потому и увлеклась целительством?
— Ох, как же вы, попы любите в душу лезть. Тебе то какое дело? Ну да, был муж. Жили — не тужили, вместе людям помогали. А потом его сдуру в один монастырь занесло. Вернулся, как подменили. Начал в церкву похаживать, меня все уговаривал, как он говорил, покаяться, людей лечить перестать. Спорили мы много. А потом он в тот монастырь и ушел, с концами. Там и помер.
— Так может он нечто понял про ваш семейный промысел? Просто так люди не меняются, верно?
— Да голову ему своими байками монахи задурили. Вам ведь главное — чтобы все только к вам шли. Боитесь за доходы. Поп болезнь не вылечит, а мы можем! На науку вы, скрипя зубами, сегодня согласны, с ней спорить несподручно, а на нас не согласны. Потому мы истину говорим, истинной вере учим, а не вашим сказочкам поповским! Понял?
— Понял, понял.
— А раз понял, так и вали к себе. И народ не баламуть, а то ведь я не только вылечить могу. Чистая самооборона будет. И опять-таки никакого преступления.
— Да, интересно. Все-то об уголовном кодексе говоришь. Не того ты боишься. Бойся встретиться по настоящему с теми, кому служишь, но в кого не веришь. А пока пойду я. К Леночке зайду, да домой пойду.
****
Отец Серафим сходил к ребенку, но ничего важного девочка не рассказала. Да, она очень любит папу и ей без него плохо. Да, она часто маму истериками расстраивает. А как начала лечиться у «тети Агафьи», так скандалить стала меньше, зато иной раз стало на нее нечто находить. Как пелена перед глазами. Особенно, когда обижают. Злоба такая жуткая. В таком состоянии и дралась и себя порезала. Нового оказалось только то, что ей еще и кошмары, оказывается, регулярно снились. С чем-то непонятным и очень-очень страшным. Все подтверждало духовный диагноз, который батюшка поставил еще при разговоре с матерью.
*****
В воскресение, когда жители села собрались на Литургию, отец Серафим сказал обличительную проповедь против языческих заблуждений и колдовства, особенно рядящегося в одежды православного христианства. Он решил не осторожничать и говорил конкретно, называя имена и рассказывая о беде с девочкой Еленой так, как ее видел. Тем более, мама уже успела многим рассказать о своей беде. Рассказал о том, какой вред приносит и пациенту и, тем более, «народному целителю», ведьме или колдуну по сути, обращение к страшным бесовским силам.
Но слушавшие его в большинстве и так знали о вреде разных самозваных знахарей. Да, жители обсуждали речь священника, да, кое-кто из сомневающихся задумался. Глава администрации сначала вызвал к себе батюшку, уточнил некоторые детали и после вызвал на ковер Агафью, попробовал своим авторитетом прекратить ее практику. Конечно, ничего не получилось, нет такого закона, который запрещает гостей принимать и над ними как-то ворожить, свобода совести аж Конституцией гарантирована. А ничего общественно опасного, понятного и полиции, Агафья не делала. Никаких запретов на посещения врачей не давала, к преступлениям не призывала, в свою веру злыми психотехниками мошеннически не обращала. Отделу по борьбе с духовными преступлениями и сектами тут пока делать было нечего. Так все и продолжалось, местные, за редким исключением, к ведьме и раньше не ходили. Было понимание, даже у неверующих и иноверцев — не надо. А из больших городов не ослабевал поток жаждущих чудесного исцеления. Через Интернет скандал стал известен, и ой как много разных почитателей ругали фанатичного попа, который посмел на святую чудотворицу покуситься!
Отец Серафим, занимаясь своими пастырскими обязанностями, конечно не забывал и об Агафье. Но что тут можно сделать, он не знал. До того в его практике попадались либо пострадавшие от целителей, либо сами целители, но покаявшиеся. Один раз удалось лишить ведьму притока клиентов, и она вернулась к обычной работе библиотекаря. Правда, так и не покаялась, потому батюшка считал тот случай своим поражением. Но как-то вечером, совершая молитву, вспомнил отец Серафим о своем старинном семинарском друге. Давно они не общались, уже лет более двадцати ограничивались поздравительными письмами на день ангела. Уж очень в разных местах служить довелось. Отец Серафим больше в городских храмах настоятельствовал, в Ярославле да Вологде, а друг, ставший архиепископом, управлял дальневосточными епархиями, куда его Синод отправлял. И уже немало лет престарелый Владыка пребывал на покое в монастыре. А монастырь тот был рядом с Петропавловском-Камчатским. Далеко. Батюшка прикинул разницу во времени, получилось, что у Владыки Зосимы уже утро, и пошел к стационарному видеофону в кабинет. Связь установилась быстро.
— Благослови, Владыка, — привычно поздоровался священник.
— Бог тебя, отче, благословит! — два старика разделенные тысячами километров смотрели друг на друга с приязнью, — что звонишь, что монаха от молитвы отвлекаешь?
— Да за советом. Ты уж извини, что давно тебя не тревожил, не забыл, а закрутился. Да и годы уже не те, а служу по полной, недавно вот в село отправили. Впрочем, я и сам не прочь, давно у Преосвященного просился в спокойное место.
— В село, говоришь. Спокойное… видно не такое оно у тебя спокойное, раз совет понадобился. По простому поводу ты бы спрашивать не стал.
— Да уж. Нет, все хорошо. Храм хороший, с администрацией дружба полная, большая часть жителей искренне верующие. Но есть у нас и такая вот Агафья. Ведьма-целительница в языческо-православном антураже. Принимает в основном приехавших из столиц и иных больших городов, — и батюшка рассказал всю историю Лены с матерью и о вере Агафьи и Фрола, — знаю я, что ты всегда был монах настоящий и архипастырь искренний, и о твоем мудром совете слухи доходили. Посоветуй, что делать.
— Понял я тебя, отченька,— Владыка Зосима видимым образом построжел,— ты прав, словом убедительным да силой тут ничего не сделать. Убежденный человек твоя Агафья. Такая, если придется, и на казнь пойдет. Или, коли власть ей дать, сама кого хочешь казнит. Она в своем деле добро видит, а всех, кто ей мешает, видит злом. Тут тебе надо действовать как священник Бога Всевышнего, а не как учитель и миссионер.
— Что ты, Владыко, имеешь в виду?
— Вот что, отец Серафим! Я не твой епископ, я вообще на покое. Примешь ли мое благословение о том, что делать в этот раз? — на экране старик с латунной панагией на груди стал как будто выше ростом, в чуть дребезжащем голосе послышалась сила.
— Приму с верой и упованием, Владыко! — священник символически склонился перед монитором.
— Тогда так. Постись неленностно 40 дней. Но так, чтобы на ногах был, уже не юноша. Отмени необязательные пастырские визиты и публичные мероприятия. Только служба, Псалтирь, молитва Иисусова. Исповедуйся тщательно за всю жизнь. И молись сугубо за твою Агафью. Проси ей покаяния, проси ей избавления от руководящего ею беса. Сам знаешь, какие тут молитвы нужны. Молебны сам, один, служи за нее. Каждый день! Да подаст тебе Господь на все это сил духовных и физических! А я за тебя здесь помолюсь.
— Хорошо, Владыко! Благослови!
— Бог да благословит тебя. Прощай тогда, отец Серафим. Встретимся! — архиепископ Зосима отключил связь.
Прошло недели три. В селе судачили о затянувшемся недомогании священника, который почти не выходил из дома, а совершая Божественную службу был необычайно сосредоточен. Прихожане рассуждали о том, как ему, видно, тяжело в таком возрасте служить, и старались без нужды даже и на требы батюшку не звать. Поправится, так все и сделает. Соседи Агафьи начали замечать горящий далеко заполночь свет в спальне, и то, что частенько она приехавшим начала отказывать. Вот выйдет на крыльцо да и не пустит. И так происходило все чаще и чаще. Вдруг, еще через пару недель, все агафьины соседи проснулись от жуткого нечеловеческого воя. Выскочив в испуге люди увидели на улице саму Агафью в разодранной ночной рубашке. Она от кого-то отбивалась, выла, кричала. Вызвали врача, тот посмотрел и велел бежать за священником.
Отца Серафима посланные застали в храме, за молитвой, облаченного в епитрахиль и поручи. Он их выслушал, велел взять чашу со святой водой, сам взял с аналоя книгу и скорым уверенным шагом пошел к дому Агафьи. К тому времени ее скрутили и несколько крепких парней держали болящую прижатой к земле. Она вырывалась и так сильно, что будь парни не такими крепкими, точно бы вырвалась. Священник подойдя обильно покропил Агафью святой водой, чем вызвал еще более страшные судороги и вой.
— Бог богов, Господь господей… — зазвучали слова молитвы, священник говорил внятно, сильно. Селяне никогда не слышали от него такого уверенного и сильного голоса. Ничего старческого и ослабленного возрастом не было. Только сила и власть. Только слова иерея Божьего. Агафья сначала разразилась потоком ругани и невнятных просьб, потом затихла. Держащие ее парни по знаку священника отошли в сторону.
— Слышишь ли ты меня, заблудшая раба Божия Агафья, — закончив молитву, отец Серафим обратился к лежащей,— ты ли это, сама ли со мной говоришь?
— Я, я… — слабым сорванным голосом прошептала Агафья, — что со мной, кто это был такой страшный? Откуда вы тут все?
— Кто это, а сама как думаешь? Это те самые твои «духовные силы», как ты говоришь — благие. Настоящее свое рыло тебе, глупой, показали. Как твоему мужу годы назад. Хочешь дальше с ними дружить?
— Неееееет! — Агафья аж подпрыгнула, — не хочу, спасите люди добрые, — она вцепилась во врача, что пробовал прощупать ей пульс.
— Эээ, ты не за меня цепляйся, ты давай, к батюшке иди, тут только он тебе поможет, — врач аккуратненько отцепил цепкие пальцы.
— Так, ребята, — обратился отец Серафим к парням, — помогите Агафье до храма дойти. Ее, после такого, ноги не особо держат. Будем с ней молиться да исповедоваться. И всех прошу за нее молиться особо старательно. А завтра будем вне расписания Литургию служить. Всех, кто сможет, приглашаю.
*********
По весне в сельском храме отпевали с миром упокоившегося отца Серафима. Было новопреставленному 86 лет. Отпевание возглавил, с разрешения вологодского архипастыря, специально приехавший Владыка Зосима. Обещал же он встречу? Приехали дети и внуки отца Серафима, четверо из них, священники, сослужили Владыке. Собралось все село, даже несколько мусульманских семей стояло в притворе, отдавая дань памяти полюбившемуся пастырю. В надгробном слове Владыка рассказал о трудном пути служения отца Серафима. Призывал не плакать о нем, как достойно прошедшем свой путь. Рассказал о том, как уже много лет ждал старый священник смерти, воссоединения с почившей любимой матушкой. Но Господь не отпускал Своего служителя от святого служения в жизнь вечную. Видно, готовил ему последний подвиг исповедничества. Прихожане понятливо закивали. У бокового подсвечника плакала храмовая уборщица. Агафья.